– На пределе возможностей, но успевали, – кивнул Рычагов. – Особенно отличились штурмовики, у которых была реализована модульная система подвесного вооружения. Имелись случаи, когда от посадки до нового вылета проходило не больше получаса. Кроме того, мы во время штабных игр отработали довольно много новых тактических и организационных решений. Например, чего только стоит введение тяжелого звена в истребительные части, когда две пары, объединенные голосовой радиосвязью, работают против топорных японских троек.
– Это очень хорошо, – улыбнулся Сталин, – товарищ Рычагов, что вы стали ценить радиосвязь.
– Да как тут ее не научиться ценить, – эмоционально отреагировал Рычагов, вскинув руки, – когда вся компания прошла как по нотам, прежде всего, именно из-за нее, да еще на моих глазах. Я-то думал, что товарищ Тухачевский уделяет ей излишнее внимание, просто в силу моды. Но нет. Пришлось на наглядном примере научиться ценить.
– Может вы и еще что-то отметили для себя в ходе этой кампании? – С легкой иронией произнес Иосиф Виссарионович, но Рычагов ее не заметил.
– Конечно! Опыт боевых операций в Монголии привел меня к мысли, что у нас неправильно поставлено комплектование авиации и обучение личного состава.
Сталин благодушно кивнул, приглашая Рычагова поделиться своими мыслями, и тот продолжил.
– Прежде всего, нам нужно иметь на каждый штатный самолет по два, а то и три летчика, и значительно более обширную ремонтно-эксплуатационную службу. Это позволит очень серьезно поднять интенсивность использования самолетов и, как следствие, плотность не только контроля за небом, но и возможность более тесного взаимодействия с другими родами войск. Причем аэродромные службы также очень важны. Я, возможно, скажу кощунственную вещь, но в некоторые моменты мне казалось, что они были много важнее самих летчиков.
– Но ведь это приведет к тому, что мы сможем развернуть в два-три раза меньше авиачастей, – возразил Ворошилов.
– Безусловно! Но зачем нам нужны многочисленные и неповоротливые авиачасти? Если вдвое увеличить количество личного состава как летного, так и аэродромного, то нам том же количестве машин мы получим больше боевых вылетов и лучше их результаты. Особенно если будет стоять вопрос об аврале. Благотворнее всего это скажется на летчиках, которые смогут полноценно отдыхать и не терять внимания и концентрации в полете. А ведь уставший пилот – это плохой пилот. Невнимательный, медленный, безынициативный. Кроме того, уменьшенное количество авиачастей снизит требование к количеству выпускаемых самолетов и позволит поднять их качество. Пусть и не в области тактико-технических характеристик, а банальное качество сборки тех же самых машин. А также лучше обеспечить их запчастями. Да и те же радиостанции можно будет поставить везде.
– Я поддерживаю товарища Рычагова, – вклинился в паузу Черняховский. – Очень близкая схема была реализована товарищем Тухачевским во вверенной мне механизированной дивизии. И показала она себя блистательно. Особенно при маневренных операциях. Мы ввели в каждую роту свое ремонтно-восстановительное отделение, которое позволяет держать все машины в весьма приличном состоянии и вводить в строй значительную часть сломавшейся или подбитой техники в кратчайшие сроки. А также отделение резервных экипажей, которые оперативно подменяли уставших, раненых, убитых. Все это позволяло держать механизированные подразделения в постоянно высоком тонусе и боеготовности.
– Хорошо, – кивнул Сталин с уже серьезным лицом, так как Черняховский, ставший по итогам Чехословацкой кампании комдивом, был в его глазах весьма уважаемым человеком в отличие от довольно сумбурного и эмоционального авиатора. – А что вы, товарищ Рычагов говорили о подготовке личного состава?
– На текущий момент мы готовим каждого летчика около года. И это не считая желательных гражданских курсов. Однако на выходе получаем черт-те что! Чуть больше полусотни часов суммарного налета! А это ни в какие рамки не лезет! И не удивительно, что в наших частях долгое время была и продолжает оставаться высокой аварийность. При таком смехотворном уровне налета вообще хорошо, что летчики вообще могут взлетать и садиться самостоятельно. Хоть некоторые.
– А вы предлагаете готовить их по два – три года? – С усмешкой произнес Ворошилов, откровенно недолюбливающий Рычагова.
– Зачем? – Искренне удивился авиатор. – Как у нас готовят летный состав? Правильно! Вместо изучения тематических предметов и серьезной, всеобъемлющей практики, мы получаем курсы по освоению материальной части самолета. Простите, товарищ Сталин, я позволю себе метафору: готовим не лягушку, не квакушку, а неведомую зверушку, другими словами учим не тому и не так, получая выпускников, который и как персонал аэродромных служб не подходит, и за летный штат идет условно. При этом тратим мы на обучение такого липового летчика массу времени и сил. Я убежден в том, что если мы пересмотрим наши взгляды на подготовку пилотов и, вместо того, чтобы читать им лекции об устройстве шасси, начнем, наконец, учить их летать, то за полгода сможем выпускать прекрасно обученный летный состав с тремя, а то и четырьмя сотнями часов общего налета.
– Вы уверены? – С нескрываемым скепсисом в голосе уточнил Ворошилов.
– Абсолютно! – С горячностью отозвался Рычагов. – Во время Монгольской кампании не было ни единого случая, когда пилотам требовалось произвести ремонт самолета, после аварийной посадки, и они были в силах его осуществить. Ведь для этого нужны не только знания, но и запчасти, которые в этом случае придется возиться с собой вместо боевой нагрузки или топлива. А зачастую и специальное аэродромное оборудование. То есть, получается, что мы готовим личный состав к выполнению задач, которые им не придется решать. И тратим на это время с ресурсами, всемерно замедляя подготовку летного состава…